Глава 48. Рыцарь и Прекрасная Дама
История эта случилась в провинциальном городке на одной из научных конференций. Как все произошло, читатель узнает из дальнейшего рассказа. Но прежде надо сказать, что настоящие или воображаемые прекрасные дамы, вроде Дульсинеи Тобосской, встречаются только в старинных романах. Современные красавицы ими могут казаться лишь только до момента, пока не откроют рта для интервью или не представят поклонникам свою «обнажёнку» в Фейсбуке или Инстаграмме. Тут же сразу станет ясно, что прекрасная дама – такой же вымерший вид, как мамонты или динозавры.
Рыцари, правда, вымерли не все – ведь чтобы ими быть, особых талантов не нужно. Достаточно своих дам оберегать от толпы, дарить им цветы, при случае поддерживать под локоток, ну и вообще, соблюдать приличные манеры. А если к тому же не быть косноязычным, пользуясь нынешним лексиконом, с его оборотами – «типа», «короче», «круто», «нештяк», «чувак» (или «чувиха» – в зависимости от обстоятельств), а обладать обольстительным красноречием, то тогда уж точно можно считаться настоящим кабальеро.
В отличие от современных кавалеров, Шеф жаргонных словечек не употреблял, да, наверное, и не знал. Поэтому всегда выражался витиевато и красиво, так что выглядел авантажно, не хуже каких-нибудь римских патрициев или греческих философов. Хотя трудно себе представить, как это можно, читая занудный научный доклад типа «Экстракорпоральная коррекция функции иммунокомпетентных клеток при неспецифических процессах в респираторной системе», казаться Плинием или Сократом. От такого словоблудия не только ум за разум зайдет, но и вообще начнет ненароком язык заплетаться. Но это представляло трудности лишь для заурядных личностей. Шеф же, как личность незаурядная, умудрялся не только все это гладко проговаривать, но и по ходу цитировать классиков даже там, где им, вроде бы, совсем и не место. И прямо с трибуны, трагически вздымая руки, обратиться к залу, вставив в свою мудреную речь что-нибудь этакое, пафосное:
«Какой же путь иммунного ответа здесь выбирает лимфоцит? Научная загадка!»
А в конце, перед тем как сорвать шквал аплодисментов, непременно добавить:
«To be or not to be? … Вот в чем вопрос!»
На большинство ученых дам, особенно утонченных, эта смесь «французского с нижегородским» оказывала неотразимое действие, как песни какого-нибудь менестреля. Даже, можно сказать, околдовывала…
Правда, на том научном слёте, где все произошло, дам было не так уж и много. Но все же надо было так случиться, что на одну из них и обратил свое внимание Шеф. Стоя на трибуне, но еще не начав выступления, он вдруг увидел, как она, забежав в последнюю минуту в зал, испуганно озирается у первого ряда в поисках свободного места. Которых, кстати, уже и не осталось. Ведь на выступлениях кремлевского «генерала» от медицины всегда был аншлаг: кафедральные старались выслужиться, или, по крайней мере, не получить втык за отсутствие на важном научном мероприятии. Провинциалам, особенно молодым, было интересно увидеть московскую знаменитость, имя которой было давно у всех на слуху. Ну, а их руководителям – вечно озабоченной профессуре – понять, в какую сторону подул свежий научный ветерок. Поэтому они внимательно слушали, во все вникали и сидели тихо. В отличие от экзальтированных особ, которые по любому поводу выражали свой восторг бурными аплодисментами, даже если ничего и не понимали. Уж больно впечатляюще действовало на них красноречие Шефа…
«Хорошо излагает, собака… Учитесь!» – так оценил бы его выступление и сам Остап Сулейман Берта Мария Бендер-Бей, сын турецкоподданного и, конечно, был бы совершенно прав. Ибо такого энтузиазма слушательниц после драматического «to be or not to be» не вызывал даже сэр Лоуренс Оливье на подмостках британских театров… Но вернемся к нашей Прекрасной Даме.
Кем она была, история, как говорят, об этом умалчивает. Да это особенно и не важно. Важно то, что она была настоящей дамой, способной оценить благородный поступок своего рыцаря. Ибо как еще можно было назвать Шефа, величественно сошедшего со сцены в руке со стулом и благородно предложив ей занять место в центральном проходе между рядами…
И дальнейшие полчаса, слушая яркую и образную речь, так отличавшую его от большинства косноязычных коллег, она все больше и больше проникалась к докладчику неземным чувством обожания. Которое стало нестерпимым после короткой беседы в перерыве, когда она робко подошла к нему с вопросом о перспективности своей научной работы, что, кстати, делают многие провинциалы и провинциалки, пытаясь заручиться поддержкой влиятельного лица для успешной защиты своих нетленных трудов. И хотя Шеф обворожительно улыбался и двум другим дамам, стоявшим рядом с ней в одном ряду будущих соискательниц и соискателей, она романтически вообразила, что он улыбается именно ей. И, конечно, не подозревала, что быть галантным в присутствии симпатичных особ женского пола, но при этом соблюдать дистанцию – было обычным состоянием Шефа, прозванного в его родном Кремлевском Управлении еще и «дамским угодником»…
Непродолжительный разговор, вежливое одобрение и мимолетное, ни к чему не обязывающее «обещание» посодействовать ей в дальнейшей работе над диссертацией Шеф минут через пять уже и не помнил. Сколько таких обещаний он пораздавал за свою карьеру? Всех и не сосчитать! И то, что вскоре обо всем забыл, было вполне естественным для его натуры. Но не для Прекрасной Дамы, которая не забыла ни о чем. Поэтому и стала после этой короткой беседы с неподдельным восхищением и обожанием взирать на своего научного Рыцаря и повсюду следовать за своим кумиром. Так что с этого момента ее можно было считать скорее верным оруженосцем Санчо Пансой, а вовсе не прекрасной Дульсинеей Тобосской…
Окружающие это быстро заметили и, как обычно бывает, стали судачить между собой, как это, у такого верного мужа, каким для всех представлялся Шеф, вдруг появилась симпатичная спутница. Естественно, обсуждать этот вопрос ни с ним лично, ни даже просто при его приближении не осмеливались. И только верный Портфелé, регулярно таскавший за Шефом его папки и портфель на все важные мероприятия, деликатно поинтересовался, что это за прекрасная незнакомка преследует его по пятам. Заметив ненароком, что общество чрезмерно навязчивой соискательницы может немножко запятнать его репутацию…
Тут Шеф не на шутку встревожился и в последний день конференции, после заключительного напутствия ученым всех мастей и рангов, скрылся в неизвестном направлении. Все присутствующие, также как и Прекрасная Дама, не придали этому особого значения, полагая, что тот торопится в гостиницу собрать свои пожитки, чтобы не опоздать на скорый поезд в Москву. Где без него, конечно же, не могли обойтись высокопоставленные кремлевские особы. Ну, а поскольку все остальные участники отбывали к местам своего обитания лишь на следующий день, то им полагалась еще и культурная программа с экскурсией по симпатичному провинциальному городку и вечерним фуршетом, организованным расторопной администрацией. Куда все и отправились организованной гомонящей толпой…
Все, за исключением Прекрасной Дамы, которая, не задерживаясь нигде ни на секунду, помчалась в ближайший цветочный магазин, чтобы забрать там заказанный заранее миленький букетик из роз. Представляя, как будет рад этому незначительному знаку внимания ее кумир, забытый неблагодарной научной массой, польстившейся на буфет с дармовой выпивкой. И по дороге на вокзал все представляла, как они вдвоем до самого отправления поезда будут говорить, говорить и говорить… Обсуждая самые важные и интересные научные предметы. И как жестоко ошиблась!
Потому как, пробежав несколько раз весь перрон вдоль стоящего поезда, Шефа она так и не встретила. Тогда, вычислив все купейные вагоны (не будет же Рыцарь ютиться в плацкартном!), она стала пробегать от одного окна к другому в надежде увидеть его изнутри. Стоящие на перроне люди с изумлением пялились на то, как Прекрасная Дама с букетом и отчаявшимся лицом минут эдак пятнадцать стучала в одно окно, что-то там внимательно рассматривала, а затем кидалась к другому. Но еще с большим изумлением уставились вдруг они на мужчину профессорского вида – в костюме и галстуке – вприпрыжку бежавшего по перрону вдоль поезда, но только не с букетом, а с двумя чемоданами в руках. Это и был уже упомянутый Портфелé, уезжавший в Москву вместе с Шефом и тащивший и свой, и его багаж. До отхода поезда оставалось уже не более минуты. Но он-то знал, куда бежать. Ведь билет у него был в одно купе вместе с Шефом…
Она как-то сразу это поняла женской интуицией – тем самым умением разобраться в происходящем, не подключая лишних логических рассуждений. И бросившись вслед за ним, поразилась тому, что даже угадала, в какое купе он зайдет (на самом деле все другие, которые она уже просмотрела, были заполнены). Подбежала к вагону, приникла к стеклу, за которым мелькнула тень преданного носильщика барской клади, но вначале увидела в купе лишь анфас Портфелé да профиль умирающего от смеха брюнета кавказской наружности. Это Дагестанец – приятель Доктора – жестами предлагал Шефу спуститься вниз из своего укрытия – с багажной полки, где он так малодушно спрятался от Прекрасной Дамы, еще издалека заметив и её, и букет…
Поезд тронулся, и последнее, что она с недоумением отметила – помятую сорочку, съехавший набок галстук и всклокоченные волосы своего кумира, в раскоряку слезавшего сверху.
«Как с таким ростом непросто…», – разочарованно подумала Прекрасная Дама, выбрасывая ненужный теперь букетик в ближайшую урну.
В то время как Шеф, «оправив перышки», вальяжно расположился у окна, обозревая проплывающие мимо пейзажи и радуясь тому, что нашел выход из затруднительного положения…
Остается только добавить, что других женщин, кроме собственной жены, Шеф не просто сторонился, а панически боялся. И если ему доводилось оказаться в присутствии молодой особы, он чувствовал себя нерешительно и ужасно неловко. Поэтому всегда старался соблюсти безопасную, с его точки зрения, дистанцию. К тому же еще со студенческих лет ему часто вспоминалась и никак не забывалась история, произошедшая в сталинские времена с известным кремлевским консультантом (а впоследствии – «врачом-вредителем»), обвиненным в домогательстве к пациентке. И не просто в домогательстве, а в форменном садизме. И, вправду, ведь только садист мог сладострастно исследовать женскую грудь зубами вместо стетоскопа. Ведь, как писала советская пресса, «…в припадке бешеной страсти, вместо оказания больной необходимой врачебной помощи, этот садист искусал ей грудь и нанес этим тяжелую физическую и моральную травму». Ну, а поскольку для многих врачей нет большего удовольствия, чем публично вывалять в дерьме собственного коллегу, советская врачебная и научная общественность вынесла свой суровый приговор этому «преступнику»…
Много лет спустя профессора реабилитировали, выяснив в конце концов и личность покусанной – штатного сотрудника – провокатора НКВД, но только вот справедливость, как это обычно и бывает, восторжествовала слишком поздно – он к тому времени давно умер. Но Шеф резонно считал, что дыма без огня не бывает. Ведь профессор тот, как говорили, несмотря на свое положение и должность, был всегда окружен симпатичными ординаторшами.
«За это и поплатился», – такой вывод из этой истории сделал он давным-давно, завязав, как говорят, на память узелок. Ибо учиться, в отличие от большинства людей, Шеф предпочитал только на чужих ошибках. Больше мне, как автору, добавить нечего. А лучше перейти к следующей главе с очередным рассказом о Докторе…
