Глава 14. Военный Комиссар
«Все началось случайно», – любил повторять Доктор, а потом обязательно добавлял: «Но любая случайность – это непознанная закономерность».
Многие, может быть, и не согласились бы с этим, но для Доктора вся его жизнь представлялась удивительной цепью связанных между собой случайных событий. И было чему удивляться! На день рождения пятилетнему Доктору подарили открытку с изображением бравого суворовца, прибывшего на каникулы к деду, а позже он сам стал суворовцем. Отец Доктора получил в войну письменную благодарность от Красного Наркома, а много лет спустя сам Нарком помог ему поступить в суворовское училище. А когда Доктор окончил училище, его направили на учебу в военную академию, которая когда-то носила имя Красного Наркома… Сама судьба, казалось, охраняла его и управляла событиями в его жизни, да так искусно, что можно было только удивляться. Да и было чему удивляться, если все неудачное оборачивалось удачей! Вспомнить хотя бы историю поступления в училище…
Когда ему исполнилось одиннадцать лет, он получил в подарок от Матери фотоаппарат. Доктор подарку обрадовался, хотя понятия не имел, как из странного механизма с торчащей посреди не менее странной, вращающейся в разные стороны линзой появляются фотоснимки.
«Ладно, научусь», – решил он, надеясь на то, что сосед, живший рядом с ним и умевший фотографировать, объяснит ему, что к чему.
А для начала Доктор решил пересмотреть фотографии из семейного альбома. Альбом этот был большой и старый, и скорее, это был даже не фотоальбом, а семейный архив, потому что между его страницами беспорядочно лежали фотографии, почтовые открытки, вырезки из газет, почетные грамоты и даже какие-то справки. В общем, все, что на взгляд Матери представляло семейную ценность, попадало внутрь этого архива… Доктор любил рассматривать с Матерью старые семейные фотографии, но самому ему трогать альбом не разрешалось.
«Но сейчас-то, когда я уже взрослый, наверное, можно?» – с сомнением подумал он и с некоторой опаской открыл потемневшую от времени, света и пыли семейную реликвию.
Вот его Отец в военной гимнастерке с орденами и медалями, вернувшийся с войны. А вот и Дед, погибший в плену у фашистов. Мать, стоящая на похоронах отца после страшной аварии на военном заводе, где Отец работал после демобилизации. На другой фотографии он узнал себя на прогулке с Бабушкой, совсем еще маленьким (может, в два-три года).
«Как давно это все было!» – удивлялся одиннадцатилетний Доктор, рассматривая «исторические» снимки.
Здесь же лежали разные открытки, в основном немецкие, присланные из Германии Отцом, его Братом и друзьями по военной службе. Некоторые открытки были адресованы Матери, некоторые – Отцу. И только одна открытка была адресована, как оказалось, ему самому. Как же он раньше ее не замечал? На ней изображен улыбающийся мальчишка в черной военной шинели с красными погонами и с красной же звездой на шапке, отдающий честь какому-то деду (наверное, своему?). И надпись под изображением: «Прибыл на каникулы!» Доктор долго рассматривал открытку, затем несколько раз перечитал поздравление на ней: «…А тебя, малыш, поздравляю с днем рождения и желаю стать таким же бравым пареньком!» Далее следовала дата, судя по которой открытку эту подарили Доктору в пять лет.
«Так вот почему я про нее не помнил – я был еще маленьким», – сообразил он.
«Интересно, а что это за мальчишка на открытке?» – тут же возник вопрос у маленького Доктора.
«Спрошу у Матери», – решил он, выложив открытку на стол и закрыв альбом. Но Мать с работы пришла поздно, и разговор на эту тему отложился сам собой до следующего – выходного – дня.
Выходные в те годы были у советских людей только по воскресеньям. Страна работала шесть дней в неделю (как Господь Бог во времена сотворения мира), чтобы построить светлое коммунистическое будущее. Так и Мать Доктора работала шесть дней в неделю по восемь часов (не считая часового обеденного перерыва) и поэтому уходила на работу рано, а приходила поздно. Нередко ей приходилось задерживаться, если начальство «подбрасывало» срочные задания. Сам Доктор учился в близлежащей школе во вторую смену, которая начиналась почти с трех часов дня. Так что и он, бывало, приходил домой поздно. Поэтому пообщаться матери с сыном можно было только в выходные. Ну, а в свой день рождения Доктор просто не пошел в школу – это был подарок его Учительницы, которая почему-то особенно душевно относилась к нему. К тому же, несмотря на то, что он был предоставлен самому себе, и никакого контроля над ним не было, в конце каждой четверти в табеле у него неизменно красовались одни пятерки. Может быть, это зависело от способностей, а может быть, от того, что, хорошо выспавшись утром, он делал уроки на свежую голову, а в школу уходил только после двух часов. И так все четыре начальных класса. Такой распорядок, наверное, и сыграл впоследствии с ним злую шутку: если приходилось вставать раньше восьми утра, Доктор никогда не высыпался, дожив с этой проблемой до тридцати с лишним лет. Но тут, читатель, я отошел от темы, и пора вернуться к знаменитой открытке…
Утром, едва проснувшись, Доктор схватил неприметно лежавшую под альбомом открытку, и, подбежав к Матери, спросил:
– А кто такой этот мальчик на открытке?
– Суворовец, – последовал весьма краткий ответ.
А на вопрос, кто такой суворовец, услышал:
– Мальчик, который учится в суворовском училище.
Больше ничего добиться от Матери он не смог. Ведь она и сама не представляла, кто они такие – суворовцы, чему они учатся в своих училищах, да и где, собственно, эти училища находятся.
– Наверное, в Москве, – ответила Мать на этот вопрос, полагая (как и все советские люди того времени), что все лучшее и главное в той жизни находилось в Москве.
Ну а на вопрос, как поступить в это училище, вообще никаких вариантов ответа не нашлось, кроме одного:
– Спроси завтра у своей Учительницы…
Для Доктора, наверное, это было самое длинное воскресенье в жизни, и никогда он с таким нетерпением не ожидал похода в школу и встречи со своей Учительницей… В отличие от Матери она многое знала о суворовских училищах и с удовольствием рассказала о них Доктору. А под конец разговора посоветовала даже пару художественных книжек. Правда, ни одной из них Доктор в школьной библиотеке не нашел. Зато понял главное: суворовских училищ в стране немало и направляют в них из военкомата. О сроках поступления и начала учебы сообразил сам, по аналогии со школой. И обдумав все это, стал ждать лета…
Лето подкралось незаметно, одновременно с окончанием учебы и очередным школьным табелем, где гордо красовались одни пятерки. Доктор выждал неделю и решил, что теперь уж точно пора писать письмо в военкомат с просьбой о приеме в суворовское училище. Каков должен быть текст письма и кому оно должно быть адресовано, он не знал, поэтому решил отправить его самому главному – Военному Комиссару.
«Товарищ Комиссар, – писал будущий суворовец, – прошу направить меня на учебу в суворовское училище. Мой отец пошел на войну в 17 лет, был ранен, получил много наград. Я отлично учусь в школе и очень хочу стать военным».
Теперь уже и не вспомнить, о чем Доктор писал еще: в письме было что-то про школу, про гибель Отца, про то, какой он уже самостоятельный и какие обязанности выполняет по дому, помогая Матери. Закончил он письмо обещанием учиться в суворовском училище, как и в школе, только «на отлично». Затем перечитал написанное. Письмо ему понравилось, только вот точного адреса он не знал.
«Ничего, – решил он, – на Главной почте точно знают адрес».
А затем так и подписал конверт: «Военкомат. Военному Комиссару лично». Добежав до ближайшего почтового ящика, внимательно изучил указанное на нем время выемки почты, и, прикинув по времени, что часа через два-три письмо будет уже на почте, опустил его в ящик. Домой он возвращался радостный и одновременно какой-то испуганный: ведь письмо написал не Бабушке, а самому Военному Комиссару!
Как Доктор и предполагал, во второй половине дня письмо поступило на почту. Сортировщица, посмотрев на указанный адрес, сразу же отправилась с письмом Доктора к начальнице, и та, не поняв, в какой же военкомат оно адресовано, решила отправить его на самый верх. Так оно и попало не в какой-то районный или городской военкомат, а прямо в республиканский – главному Военному Комиссару в чине генерала. Поскольку оно было адресовано ЛИЧНО, его и передали в руки Комиссару. Читая это письмо, адресованное «на деревню дедушке», сентиментальный генерал был тронут наивной непосредственностью и в то же время вполне недетской настойчивостью мальчишки, добивавшегося своей мечты. Тут же он вспомнил и своего внука, избалованного родителями, по его собственному определению, «разгильдяя и троечника», которого сам безуспешно пытался «пристроить» в суворовское училище и, перечитав еще раз незатейливое послание, наложил резолюцию: «Принять документы и направить на комиссию». Затем приказал одному из помощников оформить все как положено, и отправить в районный военкомат по месту жительства маленького заявителя. И вот уже через месяц Доктор в «официальном» конверте с синим штампом вместо обратного адреса получил из районного военкомата первую в своей жизни повестку. В ней сообщалось время и место прохождения военно-врачебной и приемной комиссии, куда он должен был «явиться с родителями» через три дня. Радости Доктора не было предела, а все мальчишки, которым он гордо продемонстрировал повестку, удивлялись и завидовали. И вскоре уже вся улица знала, что его «мобилизуют» в суворовцы…
Ну а больше всех удивилась Мать Доктора: ведь она даже и не заметила, когда это он написал и отправил письмо в военкомат. И теперь ей предстояло сопровождать своего сына на комиссию, которая и должна решить его судьбу. Но ее не отпустили с работы: на фабрике проводили ревизию, и она просиживала там допоздна в своей конторе. Выход нашелся: Учительница Доктора с удовольствием согласилась помочь оформить своего лучшего ученика в суворовское училище. И вот, собрав все необходимые документы, справки и выписки из поликлиники, они отправились в военкомат. Там все и закончилось полной конфузией. Пройдя всех специалистов, они неожиданно для себя намертво «застряли» в кабинете последнего – военного ЛОР-врача. Очень противный, лысый дядька с зычным, как у попа, голосом полчаса расспрашивал Доктора, что да как у него болело или, может, что-то сейчас болит. Не получив ни одного внятного ответа от кандидата в суворовцы, который за годы учебы в школе вообще ничем не болел (что и подтвердила Учительница), он стал запихивать ему в уши, нос и рот свои кривые блестящие инструменты с таким интересом, как будто что-то там потерял. Под конец объявил, что горло немного красное и воспалено, и с таким горлом в армии служить нельзя, вписал в последнюю графу название какой-то непонятной болезни и заключение «негоден». Когда до Доктора дошел смысл произошедшего, он вначале разрыдался прямо в кабинете, а потом, поняв, что его просто надули, стал кричать:
– Врешь ты все! Я вообще никогда не болею. Может, это просто оттого, что я мороженое вчера ел?
При этом еще попытался лягнуть «спеца» ногой, когда тот выпроваживал его из кабинета. И хорошо, что не попал, а то бы с ними вообще никто не стал дальше разговаривать. А так они смогли попасть на прием к начальнику этой комиссии, который долго сочувствовал им, а потом предложил «попробовать на следующий год», прекрасно зная, что в тот год Доктор уже не пройдет «по возрасту»… В результате они и ушли ни с чем. Доктор, конечно, и не догадывался, что все было заранее решено, ибо выбор кандидатов в суворовцы (четырех из полусотни желающих!) от «нужных» людей уже сделан, и для него там места не было… Не догадывался он и о том, что еще десятка два претендентов были отсеяны этим гадом – ЛОРом – точно так же. И другую болезнь, кроме «красного горла», трудно было найти у абсолютно здоровых мальчишек. Ведь в те годы не было столько детей-хроников, как сейчас. Ну а это, читатель, уже другая тема…
Всю следующую неделю маленький Доктор был безутешен. Он то часами молчал, то начинал рыдать оттого, что мечта, которой он жил весь последний год, рухнула в один миг. Он представлял себе, как все мальчишки в школе, которым он похвастался (ах, как это было неосмотрительно!) о своем намерении стать суворовцем, будут над ним насмехаться. Для самолюбивого Доктора это казалось невыносимым настолько, что он, не думая, согласился бы уйти в другую школу, если бы таковая оказалась поблизости. Мать утешала его как могла, и нисколько не сомневаясь в том, что с ее сыном обошлись несправедливо, решила обратиться к Красному Наркому, чтобы добиться правды…
